«Вареники и борщ — это еда моего детства», — режиссер Ирис Заки

Съёмочной площадкой «Женщин в умывальнике» стал принадлежащий арабу-христианину салон красоты в еврейской части города Хайфа. Режиссёр мыла клиенткам волосы (в том самом умывальнике, который упоминается в названии фильма) и расспрашивала женщин о политике, жизни и любви.

Ирис рассказала Фокусу о своих украинских корнях, о том, как появилась идея фильма и почему начинающим режиссёрам-документалистам не помешает знать, кто такой Луи Си Кей.

До переезда в Лондон вы несколько лет работали в сфере музыкальной индустрии в Израиле. Могли ли тогда предположить, что займётесь режиссурой?

— Честно говоря, мне до сих пор сложно называть себя режиссёром. Я всё ещё доказываю себе, что имею право этим заниматься.

Приехав в Лондон из Хайфы, я хотела обучаться другой профессии. Но узнав, что моя подруга поступила на «документалку», подумала, что было бы весело учиться вместе. Меня подкупало и то, что документалисты много снимали, мне показалось, это легче, чем писать или изучать теорию. Ещё одна причина — возможность общаться с людьми. Я получаю кайф от обмена мыслями, мнениями, мне нравится узнавать что-то новое о людях.

В 2011-м вы сняли фильм «Мои кошерные изменения», который принёс вам награду фестиваля документального кино «Астра» в Румынии. Действие фильма разворачиваются в лондонском отеле для ультраортодоксальных евреев. Как вам удалось найти это место?

— Через две или три недели после переезда в Лондон вместе со своей лучшей подругой я стала искать работу. Помню, пыталась устроиться официанткой, в хостес, кем угодно, но ничего не получалось. Потом я стала спрашивать друзей о том, не нужен ли где-то новый сотрудник. И один из моих новых знакомых спросил: «А ты бы согласилась работать в кошерном отеле?» Я ответила: «Конечно» На самом деле, мне всегда хотелось больше узнать об ультраортодоксальных евреях и их мире. Я устроилась туда на должность администратора и продолжала учиться.

А уже через два семестра мне нужно было снять фильм. Я планировала снимать что-то другое, но все, кто слышал о моей работе, обязанностях, общении с постояльцами отеля, их открытости, говорили мне, что это очень интересно и фильм стоит снять именно об этом. Вот я и послушалась советов.

Как вы готовились к этому фильму? Приходилось ли снимать скрытой камерой?

— Нет, камеру я не прятала. Я установила её позади себя. То есть, находясь не слишком близко к моим собеседникам, она прекрасно снимала их лица. Но сначала, конечно, я спросила у босса, могу ли я снимать. Она дала добро. Затем я принесла с собой камеру — массивную, презентабельную «олдскульную», для съёмок в формате 4:3. Это даже не 16:9 (смеётся).

Принести-то я её принесла, а достать и спрашивать людей о съёмке очень стеснялась. Потом в какой-то момент решилась: достала камеру из чехла, начала снимать холл и всё, что меня окружало. Потом стала спрашивать посетителей, можно ли их снимать. Почти все они были не против, и это прибавило мне уверенности.

Я как-то спонтанно решила не привлекать ни оператора, ни звукорежиссёра. Хотелось минимизировать ощущение съёмки, сделать всё для того, чтобы поспособствовать естественному диалогу.

Через какое-то время посетители забывали о том, что мы снимаем фильм, а я — о том, что где-то сзади есть камера. Мне казалось, что это достижение, думалось: «Окей, значит, всё идет, как надо».

Вы обдумывали свои вопросы наперёд?

— Нет, ни разу. Фишка в том, что мы просто общались, и ни я, ни они не знали, о чём пойдёт разговор. Я и мои собеседники ничего не знали друг о друге, не готовились к диалогу, в этом мы были на равных.

Конечно, о каких-то вещах я хотела узнать, например, верят ли они в Бога. Но это звучало очень органично, и было видно, что я спрашиваю, не зная, каким будет ответ.

Однажды я заказывала одной паре такси. И они спросили меня: «Можно задать вам вопрос?» Я, в свою очередь, спросила, могу ли я записать наш диалог. Они согласились, я быстро включила камеру, затем стала набирать номер, чтобы заказать им такси. И в этот самый момент они снова переспросили: «Можно задать вам серьёзный вопрос? Почему вы не замужем?» И затем мы заговорили о женитьбе, любви, о том, что такое счастье. Этот фрагмент есть в фильме.

Если бы, скажем, я подготовила вопросы, это было бы интервью, и не было бы особенной атмосферы.

Чему этот фильм научил ваших зрителей?

— Многие говорили мне, что после моего фильма они впервые ощутили симпатию к ультраортодоксам. Меня это очень тронуло.

У меня, как и у всех в Израиле, есть политическая позиция, своё мнение о той или иной социальной группе. Я думала, что знаю, кто такие ультраортодоксы. Но встречая каждого из них, поняла, что ошибалась. Это мы группируем или ассоциируем их с кем-то. На самом деле, каждый человек — личность, со своей историей, которую мы не можем знать, так как встречаем его или её впервые. Ваш собеседник может и не ассоциировать себя с теми, с кем ассоциируете его вы. Относиться к каждому человеку нужно в первую очередь как к личности, о которой мы ничего не знаем, а не как к представителю какой-то группы или общины.

Осознав это, я захотела передать этот месседж и другим. И меня радует, что мои зрители это увидели и почувствовали вместе со мной.

«Нужно уважать своих зрителей. Многие люди принимают фильмы, особенно документальные, за чистую монету. Кино для них — источник знаний, то, чему можно полностью доверять. Хотя на самом деле документальный фильм — это лишь то, что решили показать режиссёр и специалист по монтажу»

Второй фильм, «Женщины в умывальнике», вы снимали в родной Хайфе. Как появилась идея и как нашли место для съемок?

— Идея снять фильм в салоне красоты у меня появилась ещё раньше. Поэтому, приехав в Израиль, я уже точно знала, что мне нужно. Искать подходящее место помогали мои родители, которые, несмотря на развод, сумели сохранить дружеские отношения, и часто проводят время вместе. Вот и в этот раз мы занялись поиском, заходили в разные салоны, рассказывали, что нам нужно. Где-то нам говорили «может быть», где-то «точно нет».

Вечером мама сказала: «Давай поговорим с моей соседкой, она парикмахер. Правда, её салон находится в еврейской части города». Мама поговорила с соседкой, та — со мной, и на следующий день мы с отцом пришли осмотреть салон. И нам сразу же дали согласие! Я просила: «Подумайте хорошо, ведь мне нужно будет находиться здесь целый месяц». А мне ответили: «Да сколько угодно»

Я была в шоке, потому что не привыкла, чтобы люди вот так легко соглашались на съёмки.

По плану на поиск салона для съёмок у меня было 10 дней. А я справилась с заданием уже на второй день — и ещё восемь дней могла отдыхать.

Однако ни тогда, ни в следующие три месяца в Лондоне я не могла нормально спать, переживала, что всё слишком хорошо, чтобы быть правдой. Помню, как звонила отцу и просила: «Пожалуйста, пойди к ним и убедись, что всё в силе». Он приходил, спрашивал и получал ответ: «Конечно, всё в порядке, пусть не волнуется».

С кем было сложнее находить общий язык — с клиентами в отеле или с посетительницами в салоне красоты?

— Работая над первым фильмом, я была более наивной, не думала о фестивалях, номинациях, наградах. Я относилась к этому видео как к домашней работе, которую задали в университете. Если я и нервничала, то только из-за общения с незнакомыми людьми, в большинстве случаев, с мужчинами. Но между нами была стена — в буквальном смысле слова, регистрационная стойка.

Снимая второй фильм, я уже не беспокоилась из-за общения, ведь в салоне красоты была очень благожелательная атмосфера. Я переживала, профессионально ли работаю. Мне хотелось снять потрясающий фильм. На меня уже давило бремя ответственности.

Оправдал ли второй фильм ваши надежды?

— Чем-то я осталась недовольна. К примеру, меня всё ещё мучает то, что фильм получился каким-то розово-оптимистичным. Смотрю его — и вижу все недостатки, все, что я бы точно переделала, если бы была возможность. К себе самой у меня тоже есть вопросы: я доминирую в кадре, иногда не даю людям закончить их предложение, проявляю слишком много энтузиазма.

Тем не менее этот фильм затрагивает актуальные для Израиля политические вопросы. Те, которые не всем нравятся, ведь не все хотят вникать во что-то сложное. Многие предпочитают биполярность — чёрное и белое. Мол, не надо нам твоих оттенков, это сбивает с толку, либо хвали, либо осуждай.

Есть и те, кто принял этот фильм. Это помогло мне заново его полюбить.

Существует много точек зрения на то, что можно и что нельзя снимать режиссёрам-документалистам. Есть ли какие-то темы, которых вы никогда не стали бы касаться в фильме?

— Нет таких. Я считаю, что снимать можно всё. Вопрос лишь в том, как вы относитесь к тому, кого снимаете, о чём снимаете, чувствуете ли вы ответственность.

Нужно уважать своих зрителей. Многие люди принимают фильмы, особенно документальные, за чистую монету. Кино для них — источник знаний, то, чему можно полностью доверять. Хотя на самом деле документальный фильм — это лишь то, что решили показать режиссёр и специалист по монтажу.

Уважения заслуживают и люди, которые попали к вам в кадр. Они вам доверились. Вы их снимаете, затем уходите, редактируете видео по своему усмотрению, и они только на большом экране увидят конечный результат. Это тоже ответственность.

Есть ли у режиссёра-документалиста моральное право снимать боль, насилие или смерть?

— Я недавно смотрела фильм Майкла Граверсена The Last Night Shift. Он о тех, кто вот-вот умрёт. К ним приходят леди-сиделки, поддерживают их, дежурят у постели. Насколько отважен и деликатен этот фильм. Никто не снимает момент смерти. Но балансирование на грани жизни показано очень поэтически, трогательно, с огромным уважением. Главное — не то, что вы снимаете, а то, как вы это делаете.

«Украина близка мне по духу, ведь моя бабушка родом из небольшого волынского села Хорохорин, которое находится недалеко от Луцка. Её семья — родители, брат, сестра — погибли во время Холокоста, она сама несколько лет находилась в бегах»

Вы приезжали в Киев на несколько дней. Поделитесь впечатлениями.

— У меня появилось чувство, что мы очень похожи. В Лондоне, где я учусь, в Америке, во многих европейских странах, где мне удалось побывать, такого чувства не возникало. Наша общая черта — простота и сложность одновременно. Здесь очень легко завести разговор, люди открытые, они идут на контакт.

Украина близка мне по духу, ведь моя бабушка родом из небольшого волынского села Хорохорин, которое находится недалеко от Луцка. Её семья — родители, брат, сестра — погибли во время Холокоста, она сама несколько лет находилась в бегах. В Украину так и не вернулась, но сохранила язык, кулинарные традиции.

Представьте мою реакцию, когда, приехав в Киев, я получила предложение отведать местное блюдо — вареники. Серьёзно?! Какое же оно «местное»? И вареники, и борщ — это еда моего детства.

Если бы вы снимали в Украине, о чём был бы фильм?

— Мне очень хотелось услышать, что люди думают о ситуации в стране. Я пыталась обсудить это за бокалом пива или вина. Никто мне ничего не сказал. Ни о том, что происходит в стране, ни о том, что они об этом думают или как к этому относятся. Мои украинские собеседники уклонялись от ответов, вели себя как-то, я бы даже сказала, загадочно. Вот об этом я бы точно хотела узнать больше и, наверное, что-то снять.

Сейчас я раздумываю над тем, не сделать ли TV-версию «Женщин в умывальнике» в разных странах. Я бы с удовольствием пообщалась с украинками в рамках проекта «Женщины в умывальнике. Украина».  Единственный барьер, точнее фильтр — язык. Поэтому пришлось бы хорошенько потрудиться: поискать не только салон красоты, но и парикмахера или журналиста, который задавал бы вопросы.

Есть ли интерес к Украине у режиссёров-документалистов?

— Одна из моих знакомых написала музыку для фильма Чада Грасиа «Русский дятел», но мы, честно говоря, не обсуждали с ней тему Украины.

Тем не менее в режиссёрских кругах к Украине действительно наблюдается повышенный интерес. Документалистам всегда интересно работать там, где они нужны, где творится история. С этой точки зрения, ваша страна — это именно то, что нужно.

И не только из-за последних событий. Так уж сложилось исторически. Один мой друг как-то сказал: «Британцы — скучный народ. Спроси кого-то из Израиля, России или Украины, как дела. У нас всегда найдётся повод сказать, что жизнь — трудная штука».

На каких документальных фильмах могут учиться начинающие фильммейкеры?

— Мои студенты ожидают, что я, как преподаватель, дам им список фильмов для просмотра. Что тут сказать? С одной стороны, есть классические документальные фильмы, которые нужны для того, чтобы иметь представление о жанре. Назовите меня неучем, но я не все из них смотрела. Согласна, нужно знать, кто такой Эррол Моррис. Но не все будут Эрролами Моррисами.

Поэтому я и пытаюсь показать своим студентам что-то новое. К примеру, мне нравится минимализм в документалистике. Когда история рассказывается с минимальным вмешательством съёмочной группы, она становится только сильнее.

Кроме того, я всегда говорю, что режиссёр-документалист не должен находиться в вакууме и интересоваться исключительно документалистикой. Он должен видеть, что происходит вокруг, о чём говорят люди. Меня, например, иногда вдохновляет просмотр сериала «Безумцы» (Mad Mеn) или выступления стендап-комика Луи Си Кея. Нужно смотреть шедевры, даже если они из другой области, совершенно непохожей на интересующий вас жанр.

Конечно, такие советы не очень бы понравились преподавателям из киноакадемии. Мой научный руководитель до сих пор удивляется: «Как, вы не смотрели этого и этого?» А я в ответ: «Как, вы не знаете, кто такой Луи Си Кей?»

Фото: из личных архивов

Источник: https://focus.ua/culture/349335/