Виктор Аслюк: Отношение к белорусскому — категория нравственная

 Об этом наиболее титулованный и признанный в мире белорусский режиссер документального кино, член Европейской киноакадемии Виктор Аслюк рассказал в интервью «Радыё Свабода».
— Мы встречаемся с вами в самом конце года. Что сделано? Какие фильмы сняли, на которых фестивалях побывали? Какие призы завоевали?

— Был только один приз. А вообще год был обычный. Ничем особенным он не выделился из тех пятнадцати-двадцати лет, в течение которых я снимаю кино. Я ничего не сделал сверх того, что планировал. А вообще в наше время и в моей профессии документалиста трудно что-то планировать. А может даже и не очень разумно. Живу, как складывается. Фильма, каким бы я сильно гордился в конце года и каким бы я мог представить себя в следующем году, я в этом году не снял.

— Сколько всего вы сняли фильмов за свои 20 лет работы и сколько наград получили?

— Фильмы я считал. Я снял около сорока документальных фильмов. А если считать и фильмы про производство свинины, то даже и малость таких наберется. Да, я снимал и такие фильмы, и с удовольствием вспоминаю те времена, когда снимал ленты на заказ. Это легкая для режиссера работа. Что касается наград, то сам не знаю, как так получилось, но за последние 15 лет все мои фильмы хоть где-нибудь, но получали награды. Но награда награде разница. Для карьеры режиссера документального кино важные награды только на очень малом числе выдающихся фестивалей. И эти фестивали всем известны. Такие награды, во-первых, подтверждают твой профессионализм, во-вторых, дают основания претендовать на нечто большее. А малые фестивали — не более, чем туризм.

— Почему спрашиваю про награды? Мне кажется, что белорусские документалисты прежде всего трудятся для фестивалей и статуэток.

— А что им делать?

— И критерием качества фильма является количество наград. У публики ведь документальное кино не в первом ряду художественных приоритетов. Поэтому и нельзя говорить о кассовом успехе в кинотеатрах. Так для кого и ради чего вы работаете?

— Не совсем так. Документальное кино все же показывается по телевидению. Это для него основная площадка демонстрации. И в Беларуси теперь есть 3-й канал Белорусского телевидения, на котором наше кино присутствует. Профессия документалиста — тоже профессия, и в ней тоже есть такие понятия, как успех, востребованность. Фильмы успешных режиссеров показывают и по телевидению, и на множествах фестивалей, которые являются формой проката документального кино. Фестивалей множество, и если фильм на десяток, сотню фестивалей попадает, а такое бывает, то не каждый спектакль театральный будет иметь такое количество показов и столько публики. На самом деле не все так драматично. Драматично это для тех людей, которые работают только на деньги из государственного финансирования, и фильмы которых нигде не указываются. Были бы фильмы, а показать их есть и где, и кому. Проблема в том, что фильмов мало снимается, и отношение к ним стало иным. От них требуют окупаемости. Это удивительно, так как ни в одной стране мира такого нет. Государство должно решить, нужно лм ему документальное кино. Если да, тогда финансируйте, если нет — то нет. В большинстве стран, даже в африканских странах, документальное кино полностью существует на государственные деньги. Не будем говорить о США, там совсем другая ситуация — там множество фондов, которые финансируют документальное кино. Документальное кино — это не только чье-то творчество, но и летопись жизни человека, государства в определенный период. Если снимать только официальные мероприятия, а не снимать жизнь человека обычного — эти годы исчезнут для государства и его народа.

— В Беларуси документальное кино достаточно поддерживается государством?

— Нет, конечно, недостаточно. За последние два года пошло сужение финансирования в разы.

— Существует современное белорусское документальное кино как явление?

— Нет, не существует. Для того, чтобы белорусское документальное кино существовало как явление, прежде всего нужна свобода творчества. Также нужно своеобразное окружение, в котором создавалось бы кино, обсуждалась его создание. Не знаю, что это должно быть — студии, или общественные объединения, или тот же Союз кинематографистов, но что-то то, что объединяло бы, должно быть. Когда-то это было. Но сегодня, в период паузы, переходный период, новые формы взаимоотношений людей, занимающихся одной профессией, не работают. Мы даже не знакомы между собой, естественно, и фильмы друг друга не смотрим. Возможно, крамолу скажу, но … Я считаю, что до тех пор, пока хоть как-то государство финансирует кино, наилучшей формой существования кино за белорусские деньги и для белорусов остается киностудия «Беларусьфильм» в ее, так сказать, социалистическом варианте. Наверное, за идеал можно взять начало 1990-х годов, когда государство дает деньги, а студия сама имеет свободу выбора тем и авторов. И это было, еще недавно было. Это были не самые богатые годы, а фильмов и неплохих было немало. Именно поэтому тогда я сделал свои лучшие фильмы. Поэтому я и говорю, если мы не можем придумать что-то новое, лучшее, давайте вернемся к старому, к тому, что позволило вырасти и остаться в профессии моему поколению. А теперь ситуация до такой степени тупиковая, что она не дает вырасти новым творцам. И финансирование сузилось, и министерство культуры начало давать задания на съемки фильмов. В форме заказного фильма творчество существует весьма условно.

— Вы говорите, что такого явления как белорусское документальное кино нет, а какое тогда явление — Виктор Аслюк?

— Я не думаю, что я явление …

— Явление. Вы — автор десятков фильмов, которые получили десятки международных призов, вас прекрасно знают в мире, с вами ассоциируют белорусское документальное кино. Вы, наконец, единственный в Беларуси член Европейской киноакадемии.

— Говорят, что один в поле не воин…

— И тем не менее, вы уже имеете своих преемников. Чем привлекают ваши фильмы иностранную публику, специалистов?

— Знаете, я уже не хочу снимать такие фильмы. Для меня такие фильмы уже не является большой ценностью, я их делаю довольно легко. Я понял, что с моим героем надо быть искренним. И вот моя искренность, может, даже наивность моя раскрывала этих людей. Вот и весь мой метод. Но если кто-то считает, что это просто, он ошибается. Можно и так сказать: какой ты человек, такой твой и метод. Но, конечно, я немного лукавлю. Не всегда я со своими героями вел себя честно. Были и моменты провокации. Да, я в тех редких случаях был искренен, но понимал, когда я буду только искренним и наивным, таким будет и снятый материал. Бывает, что играю с героями, якобы закрываюсь от них. Это имеет режиссерского приспособления к герою в рамках моего метода.Ъ

— Так что прежде видят на Западе в ваших фильмах?

— То, что я воспеваю нашу традиционную деревню, пою песню нашего исконного плача. Это они чувствуют. Один критик в Париже выскочил и заявил: «В вашем фильме нет вас, но вы здесь полностью». Они там понимают, что в этих фильмах есть я — мой характер, мои отношения к героям и ситуации.

— Какие культурные коды делают фильмы национально отличительными, белорусскими? Например, ваши фильмы?

— Что такое национальное, белорусское? .. Это когда ты смотришь на все происходящее, на все вещи в той стране, где ты родился и живешь, а также и на самые глобальные проблемы, что возникают прежде человечеством, через призму белорусского, тогда ты и делаешь национальное кино. Например, можно смотреть на Чернобыль как на катастрофу мирового масштаба, но смотреть белорусскими глазами. Теми кодами, которыми человека закодировали та территория, на которой он живет. Также язык, знание истории — очень важные вещи. Сантименты к камням, вообще природe. Короче, отношение к белорусскому — категория нравственная. Если человек вырастает на этой земле, и плюет на белорусский язык, культуру, значит, у него есть какие-то моральные изъяны. Значит, он — человек тиражный, который вылетел в глобалистическую трубу и летит куда-то, чтобы там лучше жить. У него других забот нет. У нас существуют свои культурные коды, только их надо высвободить. Повторю, национальное предстает тогда, когда и на глобальное — и на Чернобыль, и на военные конфликты, и на изменения климата — глядишь белорусскими глазами.

— Мир сегодня полон тревог, вызовов, несчастий. Документалистика все больше пронизывает все виды искусства. Вот и Светлана Алексиевич в Нобелевской лекции заявила, что «содержание рвет форму». Вы согласны? Ближайшее будущее за документалистикой о глобальных проблемах. Вы тоже в ту сторону идите?

— Не содержание рвет форму. Если содержание рвет форму, то получается бесформенное, или с недостатками формы произведение. Реальность рвет форму. Реальность, в которой мы живем, всегда рвала форму, просто не все это замечали. А когда уже стало это масштабным, вдруг все заметили, что реальность на форму влияет больше, чем мы думали. Содержание не может рвать форму, так как в искусстве есть свои законы. Если же он разрывает форму, значит, мы будем читать последнюю книгу Светланы Алексиевич «Секонд хенд» и удивляться, зачем тот или иной монолог в ней нужен. Я, например, абсолютно не могу найти связи между некоторыми из них. Может, у самой писательницы и есть эта связь, но я ее найти не могу. Как документалист я могу понять писательницу, которой жалко выбросить удачный монолог о любви, но содержание в этом случае не разрывает форму, а делает книгу бесформенной. А вот реальность форму рвет. Реальность становится настолько новой, так обострило проблемы, которые лежали просто глыбой, что возникает ощущение ядерного взрыва. Героиня моего фильма «Мы живем на краю» перечисляла, что происходит сегодня с людьми, и говорила, не перед концом ли это мира? И она, простая женщина, возможно, даже большую прав имеет, чем мы в своих долгих размышлениях. Происходит ускорение жизни, и задача документального кино не прыгать за этим ускорением, а остановиться. Искусство начинается тогда, когда наступает момент тишины. И вот этот момент упускает целое поколение людей. Мало того, что людей стало много, что их миллиарды, что произошло перенаселения, но они все суетятся, не хотят остановиться. Момент приостановления и есть искусством, в том числе и в документальном кино. Поэтому многие и не хотят смотреть хорошее документальное кино, потому что они не могут остановиться. «Экшн» им подавай … А я хотел бы, чтобы люди остановились и посмотрели мои скромные фильмы о том, как умирает белорусская деревня.

— Каким образом вы в своих фильмах будете оставлять последние белорусские деревенские подворья и выходить в глобальный мир?

— Мне тоже часто хочется броситься вдогонку всем этим проблемам. Но после успокаиваюсь и задаю себе вопрос: а, может, не надо лететь, может, нужно продолжать петь свою песню, плакать о белорусском селе? Кстати, снова упоминается Алексиевич. Она в своей лекции выразила очень сбивчивую мысль о том, что символ Беларуси — это деревня, которая ее сдерживает. Очень неясно. А я скажу, что символом современной Беларуси являются Осиповичи, которые я не люблю. Их создали люди, которые выехали из деревень. Агрогородок — тоже символ современной Беларуси, а не деревня. Деревня — это более глубоко. Деревня — это рай, и я идеализирую ее. В ней люди общаются с первичными вещами — землей, чистой водой, чистым воздухом, деревом, животными.

Источник: https://charter97.org/ru/news/2015/12/13/182525/