Он хозяйственно понимал
край как дом — где березы и хвойники.
Занавесить бы черным Байкал,
словно зеркало в доме покойника

Андрей Вознесенский

В эти дни Москва, Россия прощаются с Валентином Распутиным. В храм Христа Спасителя, где был установлен гроб, могли прийти и пришли тысячи людей — в основном москвичи, жители ближайшего Подмосковья. Но свечи «за упокой души» горят в храмах по всей стране, и повсеместно — огоньки памяти в сердцах людей, сограждан писателя, знавших, почитавших, любивших его творчество, его слово. А таковых — миллионы. Все еще миллионы.

Несмотря на широчайшую известность (вернее бы сказать — знаменитость, да как-то не прикладывается это слово к облику, образу писателя), Распутин вряд ли был «властителем дум». Но выступал гласом народной совести. Об этом говорили всегда, как и сейчас — во множестве откликов на его кончину — это звучит наиболее часто. Истинно так. Он, быть может, как никто другой нес тяжкий крест глубочайшей человечности и подлинно русской натуры.

О таких умах писал в начале прошлого века великий публицист и мыслитель М.О.Меньшиков: «Пусть тысячи людей расчищают дебри политики, сотни трудятся в туннелях знания, но и горсть людей, захваченных вопросами совести и веры, выполняют что-то нужное. Не “что-то”, а, может быть, самое нужное, чем все мы живы». Ровно семнадцать лет тому назад Распутин написал предисловие к сборнику статей Меньшикова, который назывался «Выше свободы». А на меня выпало быть редактором этого издания. После пары встреч и обсуждения замысла книги я с волнением принял от Валентина Григорьевича машинопись его предисловия и прямо спросил: «Как же мне Вас редактировать?» Он понял, что я имел в виду его литературный авторитет и репутацию живого «классика». «Без всякой оглядки… И бросьте глупости о моей значительности», — ответил писатель. Спустя полгода наградой мне за труды стали несколько строк, написанных им в мой адрес на титуле новой книги.

Этот вечно больной, сложный, коварный вопрос «свободы» захватывал, мучил его применительно к переживаемому моменту. Приведу одну из важнейших мыслей предисловия Распутина: «Свобода, не выросшая органически из собственного исторического сознания, а сконструированная для всеобщего потребления, замышленная как инструмент уничтожения самобытности для национального государства, намеренного таковым и оставаться, свободой быть не может. Для него это капкан. В каждой стране свобода должна иметь форму и содержание этой страны и направляться на укрепление и обогащение отеческого опыта жизни. Не она должна ездить на народе, а народ с уздечкой в руках должен запрягать ее для полезных работ».

Совместная работа положила начало нашему знакомству. Радостью отозвалось сердце, когда он стал лауреатом Литературной премии Александра Солженицына. Многие из нас, сотрудников Дома русского зарубежья, хорошо помнят это событие и гордятся им.

Особая и, думаю, редкая тема — Распутин и всемирное русское рассеяние. Во второй половине 1980–1990-х годах он побывал во многих центрах русской жизни Европы и Америки, охотно и восприимчиво общался с людьми, волей судеб живущими вне России, но сохранившими свою духовную русскость. Они были чрезвычайно интересны Валентину Григорьевичу. Мне с коллегами не раз доводилось в наших поездках-экспедициях, словно идти по следам выдающегося писателя. В Сан-Франциско, в Санкт-Петербурге (Флорида), в Женеве, Лозанне, посещая русские центры или дома, мы слышали: «А вот когда к нам приезжал Валентин Распутин…» и далее шли восторженные отклики о том, какое сильное и светлое впечатление он оставлял в сердцах людей, рассказывая о Родине, о своем творчестве, отвечая на многочисленные вопросы и просто часами выслушивая истории самих эмигрантов. Были и есть в зарубежье семьи, лица, с которыми он дружил много лет. Вчера мне звонила из Мельбурна уроженка Харбина Галина Игнатьевна Кучина и рассказывала, как, несмотря на всю занятость и болезни, Валентин Григорьевич читал воспоминания ее отца — участника Великого Сибирского Ледяного похода.

Думается, эти — говоря почти «по-солженицынски» — «узелки» его жизни тоже замечательны и приметны. Когда посланцем позднесоветской или постсоветской России перед зарубежными соотечественниками представал Распутин, они вдохновлялись, видели, что их историческая родина в корне своем по-прежнему нравственна, талантлива, человечна.

О Распутине написано много и многое еще напишут. Слава Богу — о нем сняты фильмы и еще снимут. Те, кто был ему близок, дружил с ним, хорошо его знал — создадут достойный портрет этого выдающегося писателя, большого русского человека, проникнутого неистовой любовью к своей Родине и творчеством своим прививающего это чувство всем нам.

Строки, выведенные в эпиграф, Вознесенский написал когда-то о Шукшине. Но они — и о Распутине. Сегодня его хоронят в Знаменском монастыре в родном Иркутске, недалеко от священных байкальских берегов, за чистоту которых он боролся десятилетиями. С этих берегов уходил он в свой большой земной путь, к ним и вернулся по его завершении. Оставил современникам и потомкам наследие, уже вошедшее в духовную плоть России, и завет как формулу человечности в человеке: «Живи и помни».

Игорь Домнин

Источник : «ДОМ РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ им. Александра Солженицина»