То, что происходит с нами в жизни,

    лучше всего передавать образами искусства.

        СОКРАТ

Россия, 90-е годы. Покупают, продают и продаются, обжираются, голодают, стреляют, воруют, богатеют, разоряются, одухотворяются, выживают и просто живут… – в общем, все признаки обуржуазивающегося постсоциалистического общества, в котором документальное кино вдруг оказалось никому не нужным.

Есть разные точки зрения на то, почему так случилось. Та, что попроще, объясняет все причинами чисто экономическими – мол, документальное кино дело не прибыльное, его должно содержать государство, а у государства сейчас на непроизводительные культурные расходы средств нет. Впрочем, и на все остальное из области культуры, науки, образования, здравоохранения – тоже нет. Время и общество изменились – выживайте как можете. Какое уж тут документальное кино, требующее для своего существования развитой технической базы, современной кинопленки, штата профессионалов, которым надо платить не только зарплату, но и оплачивать командировочные расходы (сидя на месте, документальное кино не снимешь). А еще нужен прокат, фестивали, учеба… Не проще ли одним махом отрубить все концы этого весьма накладного вида киноискусства, заодно отказав ему в праве вообще считаться искусством. Очень хитрый ход – раз не искусство, значит, информация, документ. А кому нужна такая дорогая информация? Вон телевидение каждые сутки выдает в эфир целые горы этой информации. Мы и без того в ней захлебываемся и часто уже не в силах разобраться в её значимости, соотнести с собственным существованием в окружающем мире.

Есть и другая точка зрения, позамысловатей, приоткрывающая второе дно этой вдруг обозначившейся проблемы нелюбви к документальному кино, как бы в пику прежней власти, которая это кино содержала, опекала, щедро предоставляла ему экраны телевизионных каналов и тысяч кинотеатров. Суть этой точки зрения в том, что нынешняя власть боится оставлять следы. Ведь кинопленка – это вечный носитель. Это не видео, которое сегодня сняли, завтра размагнитили и сняли новое. А пленка идет в архив. Может быть, все дело в том, что прежняя власть думала, что она навсегда, а эти знают про себя, что они временщики? И им не нужны улики, по которым можно будет судить о том, как мы сегодня живем.

Есть и еще одна точка зрения, которую не раз открыто высказывал герой нашего очерка кинорежиссер Владимир Эвальдович    Эйснер.

Телевидение сегодня создает виртуальную реальность нашей жизни. Если верить экрану, в стране только кровь, грязь, секс и    насилие. На одном канале – мордобой, на другом – стрельба, на третьем – развороченные трупы… Нас приучают к мысли, что  ничего другого в России уже не осталось. А когда по телевидению идет документальный фильм о невымышленной жизни, о  простых людях с их простыми человеческими заботами, виртуальная реальность терпит крах. Кому-то это, возможно,  невыгодно.

Думается, правомерны и та, и другая, и третья точки зрения, как это всегда бывает при толковании событий, не имеющих  простого и разумного объяснения. Но ведь действительно, трудно объяснить, почему вдруг нашему государству на определенном этапе оказался не нужным самый правдивый вид киноискусства, заставляющий людей не просто поглощать поток информации, а размышлять и сопереживать увиденному, учиться видеть. Оказывается, умение видеть – это очень непросто. Именно с этого первого шага и начинается настоящее искусство. И уметь видеть может научить только очень большой мастер, который, как правило, сам начинает с того, что учится видеть, размышлять и сопереживать показанному. А потом эти свои мысли, чувства, свою боль и свою веру переносит на экран, приближая нас к смыслу и значению проживаемой нами жизни. Всегда ли власть — особенно, когда она не уверена в своей праведности и вечности – хочет, чтобы мы понимали смысл и значение происходящего с нами?

Складывается парадоксальная ситуация. Современная цивилизация основана на использовании информационных процессов. Объективность информации стала осязаемой. Но эту объективность по-прежнему связывают лишь с нервными импульсами и сигналами, а такие важнейшие характеристики информации, как Смысл и Значение, в повседневной жизни либо вовсе упускаются из виду, либо считаются лишь субъективно-психологическими условностями. А ведь даже в современной космологииИнформация, Смысл и Значение занимают фундаментальное место. Смысл и Значение огромному потоку каждодневно обрушивающейся на нас информации может дать лишь документально-художественное её осмысление. Так начинается документальное кино. И сложность работы режиссера-кинодокументалиста в том и состоит, чтобы заставить зрителя обратить внимание на хрупкие и мимолетные моменты Истины.

Казалось бы, к чему столь долгое вступление? Цель одна – обозначить глубинную суть и особенности работы в таком непростом  виде киноискусства, как кино документальное, снимать которое, работать в котором у нас сейчас неимоверно сложно, и в котором  режиссер киностудии «АЗИЯ-ФИЛЬМ» Владимир Эвальдович Эйснер уже свыше пятнадцати лет подряд и теперь уже навсегда  стоит на одной из высших ступенек мастерства, признан выдающимся мастером не только у нас в стране, но и в мире.  Свидетельство этому – множество высших призов, дипломов и наград всесоюзных, всероссийских и самых престижных  международных фестивалей, недавнее вручение Государственной премии в области киноискусства. Но лучшее тому  подтверждение – его фильмы.

Хотелось бы еще написать про широкую известность и популярность у зрителя, которую сейчас с легкостью зарабатывают  ведущие очередного полупорнографического шоу или авторы до неразличимости безликого, переполненного стрельбой и  трупами сериала. В отличие от подобной продукции документальные фильмы до широкого зрителя почти не доходят. У нас уже  выросло целое поколение людей, не знающих, что это такое – настоящее документальное кино. Хотя оно всегда было. Есть и  сейчас. И по-прежнему одно из лучших и признанных в мире. Существующее как бы вопреки всему. И творчество Владимира  Эйснера – лучшее тому доказательство.

В автобиографическом изложении путь к сегодняшнему признанию укладывается буквально в несколько строк. Вырос в Алтайском крае, в селе Тюменцево в шестидесяти километрах от Камня-на-Оби. Здесь же окончил школу, и некоторое время работал фотокорреспондентом в районной газете «Вперед». Потом было Новосибирское театральное училище, служба в армии, два месяца актерской работы в Омском театре юного зрителя. И лишь затем – Всесоюзный институт кинематографии, который он окончил с отличием и уехал работать в Иркутск на Восточно-Сибирскую студию кинохроники.

Первые же фильмы молодого кинорежиссера привлекли внимание коллег по цеху, критиков и тогда еще довольно широкого круга зрителей, поскольку не раз были показаны и по Центральному телевидению, и на экранах кинотеатров. «Ищу и нахожу», «Александр Вампилов», «Жили-были семь Симеонов», «Из театральной жизни Семена Станиславского», «Полный вперед!», «Молитва», «Тихая обитель» – все это фильмы иркутского периода его жизни. Очень разные и по темам, и по стилистике, но в то же время объединенные неповторимой, присущей только В. Эйснеру интонацией, которая позволяла сквозь «информационный сор документальности» разглядеть, почувствовать философию подлинной жизни, те самые ее СМЫСЛ и ЗНАЧЕНИЕ, без которых не бывает настоящего искусства. Именно ими обозначалась и отстаивалась подлинная позиция автора в вопросах, которые касаются всех и имеют отношение ко всему. Любая фальшь, любая отстраненность могли выдать с головой, лишить зрительского доверия. Доверие к автору, к подлинности увиденной и запечатленной им жизни, к его искренности и чисто человеческой боли за происходящее, почти во всех фильмах Эйснера абсолютное. И добивается он этого не указующим перстом, не акцентированием шокирующих или сенсационных кадров, не формой изысканного монтажа или нарочитого контрапункта, чем так грешат молодые начинающие кинорежиссеры. Интонация правдивости и глубокого проникновения в суть происходящего на экране возникает незаметно, исподволь. Зритель постепенно, через многочисленные ассоциации и собственные постижения и догадки начинает выстраивать как бы второй, глубинный план запечатленной камерой жизни, раскрывает в ней свои собственные СМЫСЛ и ЗНАЧЕНИЕ, забывая о том, что к ним буквально за руку привел его автор фильма.

Что это? Мастерство? Или запредельное чувство «документа», которое иногда бьет ниже пояса? Это мастерство! Рука большого режиссера, художественный секрет его фильмов, тончайшая современная форма художественности. Фактура документальная, а смысл художественный. Из достоверной фактуры извлекается смысл высокий, духовно-практический, и он тем выше и чище, чем «грязнее» фактура, грубее основа – документ, факт.

В Новосибирск Владимир Эйснер приехал в 1994 году, в самое, пожалуй, трудное для нашего документального кино время. Совсем перестали снимать фильмы на Восточно-Сибирской студии кинохроники, закрылся красноярский филиал Свердловской киностудии, еле теплилась жизнь на Западно-Сибирской киностудии. Почти все творческие работники – режиссеры, операторы, звукорежиссеры, редакторы и сценаристы были выведены за штат, сменили место работы, перебивались случайными «левыми» заработками. Большинство рабочих помещений только что построенного, прекрасного здания киностудии пришлось сдавать в аренду, чтобы хоть как-то спасти оставшееся оборудование, уникальное помещение для звукозаписи и несколько монтажных. Прекратил свое существование «Новосибирсктелефильм» – одна из лучших студий страны, снимавшая для Центрального телевидения художественные и документальные фильмы. Некогда широко распространенный в кинематографической среде и даже вошедший в киноэнциклопедии термин «сибирская школа документального кино», который связывали, прежде всего, с работой кинорежиссеров, кинооператоров и сценаристов Новосибирска, теперь звучал скорее как насмешка, вызывая щемящую ностальгию по прошлому, когда документальное кино Сибири с триумфом завоевывало награды почти на всех всесоюзных, российских и международных фестивалях документального кино.

Казалось бы, на что было надеяться здесь приехавшему из Иркутска кинорежиссеру, когда свои, такие же известные и талантливые, сидят без работы? Причисленный к десятку лучших режиссеров-документалистов мира Ю.А. Шиллер, спасая киноархив «Новосибирсктелефильма», числился на какой-то непонятной должности на студии телевидения, проделывая огромную работу по спасению исходных материалов бесценного собрания и получая за это буквально копейки. Вынужден был снимать случайные заказные фильмы прекрасный режиссер, заслуженный деятель искусств В.В. Соломин. Без работы остались М. Халина, Э. Давлетшина, В. Новиков, В. Гнедков. И все-таки здесь было намного легче, чем в Иркутске. Вокруг был город, который В. Эйснер считал почти родным, где жили всегда готовые поддержать и помочь друзья. А еще был старенький «Конвас», несколько сот метров сбереженной кинопленки, прекрасный оператор, соратник и друг Евгений Корзун, готовый по первому зову поехать в самый отдаленный угол Сибири. Кроме того, были интереснейшие замыслы новых фильмов и непреодолимое желание работать — увидеть, осмыслить, запечатлеть катастрофический для страны обвал перемен, обернувшийся в основном разором, упадком и личными трагедиями. И вот на Западно-Сибирской киностудии арендуется крохотная монтажная, быстро оформляются документы, и вот уже в титрах первого заказного, снятого в Новосибирске режиссером В. Эйснером фильма появляется название киностудии: «АЗИЯ-ФИЛЬМ».

Скоро о студии заговорили в городе, потом заинтересовались в Москве, а после завоеванного в Японии на международном кинофестивале «Человек и море» главного приза «Золотой краб» за фильм «Рыбацкое счастье», студия В. Эйснера «Азия-Фильм» становится одной из самых известных и результативно работающих частных студий страны. Впрочем, «скоро» – это взгляд со стороны, через призму прошедших с той поры лет. Это «скоро» было до отказа заполнено самой неистовой, самой напряженной, самой безразмерной работой. Пожалуй, из многих знакомых мне кинорежиссеров никто не работает так неистово, как Владимир Эйснер. В пору обустройства и становления своей студии он не брезговал никакой, даже самой «черной» заказной работой. Снимал фильмы о новосибирских заводах, о юбилее Колывани, о хореографическом училище, об институтах Академгородка и новосибирских вузах, о Левобережье. Но даже в этих, казалось бы, сугубо прикладных, сделанных по продиктованным заказчиком параметрам фильмах, высокий профессионализм и рука настоящего мастера творят настоящие чудеса. Я своими глазами видел, как вытирали слезы ветераны НЗКХ после просмотра фильма об их заводе. В зале долго не смолкали аплодисменты, а министр, приехавший на юбилей завода, сказал:

– Этот фильм – самое лучшее и самое убедительное доказательство нашего права на существование.

Заработанные на заказных фильмах деньги до копейки вкладывались в новое оборудование, цифровые видеокамеры, компьютеры, радиомикрофоны. И сейчас студия «Азия-Фильм» одна из самых технически оснащенных и активно работающих киностудий города.

Одним из первых в стране В. Эйснер получает заказ от телеканала «Культура» на съемки видеофильмов в рубрику «Архимедов рычаг». В этих фильмах предлагалось рассказать о людях, которые всей своей жизнью и творчеством утверждают возможность и необходимость активного творческого сопротивления негативным явлениям нашей жизни и на примере собственных открытий и достижений доказали как много может сделать убежденный и деятельный человек. Новосибирск, пожалуй, как ни один город в России богат такими людьми, и В. Эйснер блистательно доказал это. После многолетнего перерыва на канале «Культура» один за другим демонстрируются снятые им фильмы: «Земля и небо», «Школа Бороздина», «Зеркала Козырева», «Экспромт», «Точка опоры». В этих фильмах мы знакомимся с замечательными людьми – академиком и педагогом, художником и студентами консерватории, кинорежиссером и изобретателем.

В отзывах, которые потоком хлынули в редакцию канала, люди благодарили за светлые и добрые чувства, за надежду и веру, которые пробудили в них герои фильмов В. Эйснера. После потоков крови, грязи, насилия, сатанизма и безвкусия, переполняющих экраны наших телевизоров, фильмы эти, как светлый луч, как тепло человеческого сердца, согревающего наши души, – пишет один из телезрителей.

А теперь самое время коснуться еще одной наиважнейшей стороны работы режиссера-документалиста – работы, как говорят в кино, «с натурой», т. е. непосредственного во время съемок общения с людьми, участниками и героями будущего фильма. Тут мало быть хорошим психологом, обладать сильным, подчиняющим себе характером, уметь органично вписаться в ситуацию или сделаться незаметным для окружающих. Конечно, и то, и другое, и третье необходимо в работе руководителя съемочной группы, которая даже в документальном кино достаточно навязчива и громоздка. Чтобы убедить человека стать участником фильма, вызвать его на откровенность, заставить быть естественным и правдивым, необходимо, чтобы он тебе поверил. А это удается далеко не каждому режиссеру. И сколько мы уже видели таких, якобы «документальных» фильмов, где их герои с застывшими лицами, боясь сделать лишнее движение, оттарабанивают заранее вызубренный текст, который затем при монтаже стыдливо прикрывается набором иногда подходящих, а чаще совершенно случайных кадров.

Экран безжалостен к фальши. А фальшь начинается тогда, когда между «натурой» и режиссером не проскакивает искры согласия в общем деле. Но прежде чем начать устанавливать отношения с героем, надо еще этого героя найти. А это тоже дано далеко не каждому, потому что вопреки расхожему мнению, будто каждый человек по своему интересен, любой профессиональный автор и режиссер прекрасно знает, что далеко не каждый интересен настолько, чтобы быть интересным всем. Человека, о котором берешься снимать фильм, надо либо любить, либо ненавидеть. Равнодушие авторов способно погубить самый интересный материал. Владимир Эйснер, как правило, любит своих героев. Или, во всяком случае, относится к ним с глубочайшим уважением и сочувствием.

Вот только один пример: Борис Ефимович Егоров, герой одного из последних фильмов В. Эйснера «Последний срок». Более безысходную и трагическую судьбу, чем у него, трудно сыскать. Бывший разведчик, кавалер орденов Славы, Отечественной войны, Красной Звезды и прочих многочисленных – не то придуманных, не то на самом деле заслуженных – наград, ставший после войны профессиональным карманником и растерявший по тюрьмам и лагерям почти сорок шесть лет своей окончательно изломавшейся жизни, он доживает свой век в сельском доме престарелых, затерявшемся в бескрайних просторах сибирской глубинки…

Потрясающий фильм! Смотришь и вспоминаешь то гравюры Гойи, то босховский Апокалипсис, то уродов Брейгеля старшего. Ассоциативный ряд можно продолжать до бесконечности. На первый взгляд, этот маленький дом престарелых напоминает утлый ковчег, в котором собрались даже не люди, а осколки, обломки людей, судьба каждого из которых отнюдь не легче, а то и пострашнее, чем у Бориса Ефимовича. Но если тот то и дело начинает философствовать, не то врать, не то вспоминать прожитую жизнь, то остальные либо молча, не замечая камеры, проходят мимо, либо отрешенно смотрят мелькающие на экране телевизора мировые новости, которые должны им казаться новостями с другой планеты или даже другого пространственного измерения, настолько не совпадает увиденное с их сегодняшней жизнью…

Кто-то, сидя в углу, негромко наигрывает на гармошке, давным-давно популярный простенький мотивчик. Как ни странно, но именно этот, то и дело фальшиво сбивающийся мотив, подсказывает вдруг такую неизбывную боль, а монтажное соприкосновение неподвижного взгляда и беснующейся на экране телевизора толпы фанатов рока раскрывают такие глубины навсегда разделенных временем пластов жизни, что не надо никаких объяснений, никаких философских трактатов, никаких экономических выкладок и статистических таблиц. Запутанная суть сегодняшнего бытия вдруг проясняется сразу, как в молитвенном прозрении. И вот уже дом престарелых не утлый ковчег, а бесконечно старый космический корабль, заблудившийся во времени и во Вселенной, летящий неведомо куда, с неведомой никому из обитателей целью.

И как бы в заключение – слова единственного говорящего в фильме героя о том, что как бы ни неправедна была его жизнь, он ни разу он не украл кошелька у старушки, не обидел ни одного ребенка. В сопоставлении с миллионами сегодняшних обиженных подобное признание оглушает. И снова ни слова авторского текста, ни малейшего нажима и аффектации. Экран при всех его звуках почти безмолвен. Но ощущение, что все эти люди смотрят на нас глазами фресок «Страшного суда» Микеланджело, не оставляет потом долго-долго после окончания просмотра.

…Рассказывать фильмы В. Э. Эйснера – занятие неблагодарное, если не сказать — бессмысленное. Ему дан поразительный дар неожиданного взгляда на привычное. Как правило он видит то, чего не смогли увидеть другие. Поэтому фильмы его получаются неожиданными и… неопровержимо достоверными. Поиск правдоподобного отражения ритма и смысла жизни, может быть, самое главное в его работе. Он отыскивает этот смысл повсюду — в чукотской тундре, в забайкальских степях, в апокалиптической суете больших городов, в научной лаборатории и мастерской художника, в богадельне и документальных свидетельствах старой кинохроники. Смысл этот открывается ему с той степенью достоверности и глубины, которую в состоянии осмыслить и донести до зрителя только очень талантливый и очень сострадающий жизни человек.

Когда я однажды спросил В. Эйснера – что значит для него работа в кино? – он, по обыкновению помолчав в раздумье, ответил: Способ постижения жизни и способ борьбы. Ответ меня не удивил. Я давно и, думаю, неплохо его знаю, чтобы понять – это не пустые слова. Он верит, что настоящее кино не может не воздействовать на зрителя. Не может не заставлять его думать, сравнивать, сопереживать. А это уже самое настоящее начало борьбы.

Один из умнейших людей прошлой России И. А. Гончаров сказал, что очень легко быть злым и умным, но очень трудно оставаться умным и добрым. В наше время оставаться добрым и умным во много раз труднее, чем во времена И. А. Гончарова. Фильмы В. Эйснера добрые и умные. В каждом из них сокрыта его главная тема – его дума о России, о нашей общей судьбе. Он не навязывает ее нам. Мы начинаем думать сами.

Александр Федорович Косенков, Новосибирск