Есть, есть мир, в котором не предают, не обманывают, не воруют, где любят навсегда, где нет войн и никто никого не убивает. И я живу в нем. А здесь я проездом. Но, слава Богу, не один. Здесь мои братья и сестры.
Как-то судачили о кинематографе с братом иереем.
– Нет, – говорю, – в кино места православию, – и вздыхаю.
– Зато в православии места для кино сколько душе угодно.
Когда спрашивают о православном кино, всегда вспоминаю одно: много лет назад, еще при Пимене, с Геннадием Константиновым, регентом Елоховского собора, мы гуляли на Антипасху по Москве. Ели мороженое. Я предложил пойти в кино. Только началось, пожалел. Фильм чернушный: мат, изнасилования, убийства. Все ждал, когда Гена попросится выйти. Зажегся свет, смотрю, а Гена плачет.
– Ген, ты чего?
– Жалко их.
Какое кино он видел? Вот то-то и оно. Православное кино было у него в душе. Чистая душа преобразует мир. Гена видел не убийц и насильников, он видел несчастных людей, пусть нераскаянных – тем больше повод сочувствовать им, и главное, я вынес тогда – мы с ним видели разные фильмы.
Может быть, с тех пор кино для меня не только профессия, а работа души, точнее одна из работ моей души. А как же зритель? Так ведь и зритель живой человек и у него душа отзывается. Вот и до созвучий договорились. Но только вверх, вверх… А бывает сползаю и брат– зритель сочувствует мне. А порой и отворачивается и злорадствует. По грехам моим и зритель.
В кино я с восемьдесят восьмого года . Как только сделал свой первый документальный фильм «Хорал», клеймо православного режиссера прилепилось ко мне навечно. Карьеры у православного режиссера нет и быть не может, сама жизнь смиряет. Иногда балуют призами на православных фестивалях. Вот тоже загадка: конкурс православного кино. Кто лучше? И я сужу, каюсь.
А если по правде? Страна сказала, что она православная: восемьдесят процентов или сколько, не важно. Зачем нам иное кино? Похоть очей? Получается – да, она самая. Грешим потихонечку. Аз первый есмь.
А ведь и профессия спасает. Никто не отменил законы драматургии, где катарсис обязателен со времен Софокла и Эсхила. А катарсис – это та же метанойя. И задача режиссера перевести слово на язык кино. Если ты преуспел в вере, то в профессии это сложнее. Почему? Да потому, что в кино ты не один, нас много, целый приход. Много вы приходов видели? Так на приходе все хотя бы Символ Веры знают.
Мне однажды приснилось, что вся съемочная группа у меня – монахи. Проснулся счастливым. А ведь было. Когда снимал «Старец Паисий и я, стоящий вверх ногами». В эпизоде выносят из алтаря тело главного героя, укладывают посреди церкви, накрывают мантией, аналой ставят, свечи на нем зажигают, Псалтирь читают. И все монахи настоящие. Камеру поставили, игумен с амвона: «Благословляется снять без репетиции с первого дубля!» И сняли.
Я же все об одном: о соответствии профессиональных навыков, условий и чистоты души. И знания, что гармония здесь невозможна, пока невозможна, для меня невозможна. Можно снять гармоничный плотской фильм, сложнее – душевный, а вот когда речь о Духе, тут вспоминаю брата монаха Прохора: «Дух в кадр не помещается». Как же так, брат, разве Он не веет где хочет? И нет надежды?
Плотское кино освоили быстро, следом – душевное, а сейчас ждем, предчувствуем что Дух засветится с экрана. Новое кино пришло, только мы его еще не сняли. Так что помолимся.
И продолжим. С одной стороны – душа от рождения христианка и Царство Божие внутри нас есть. Нуждается ли эта душа, это Царство в укреплении и защите? Несомненно. Чем не задача для кино? С другой стороны – грешен человек и привести его к покаянию тоже задача. Вот уже и жанры обнаруживаются. А указать путь к святости не менее полезно. Святость – норма для человека. Чем не основание для всей кинематографии? Тут законы психологии уже второстепенны, тут законы духовные и выбор все тот же: кто ты – Каин или Авель?
Возможно ли отнестись к искусству кино как к жертве? А только так и возможно. Иначе, да здравствует мамона! Она потому и здравствует, что знает о норме (святости), исчезни она и тотчас обнаружится, что в каинском искусстве не то, что искусства, элементарной логики нет. Лиши его ненависти – и пустота. Вот эта пустота и питается душой христианкой. Помните, Гена плакал. Эксплуатируется душа зрителя, а должна гореть душа художника, а не имитировать горение. Боюсь, впадаю в морализаторство, простите. Для меня кино давно уже наказание. Тут бы не навредить. Однажды мой друг показывал мне свой фильм, а я заснул. Проснулся, а он ласково так: «Вот и хорошо, значит не раздразил». Хороший режиссер Сергей Головецкий.
Конечно, кино это молитвенное делание, но молитва моя расхристанная и со своим кино я к Богу не заявлюсь: «Здравствуй, Господи, где тут у Тебя кинозал?» Кино снимать нужно, но мне бы любить научиться. Этой работы мне хватит на всю жизнь.

Александр Столяров, кинорежиссер